Главная » Полезное » Чеканов Е.Ф. Горящий хворост

Чеканов Е.Ф. Горящий хворост

Евгений Феликсович Чеканов

Евгений Феликсович Чеканов – русский поэт, член Союза писателей России, автор нескольких книг стихотворений, вышедших в Москве и Ярославле. Стихи Е. Чеканова публиковались в журналах «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия», вошли в ряд поэтических антологий: «Строфы века» (Москва, 1999), «Антология русского лиризма» (Москва, 2000), «Слово и дух» (Минск, 2003), «ТОП 20. Лучшие поэты России» (Нью-Йорк, 2010). Дипломант IV Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо» (Москва, 2007), лауреат международного литературного конкурса «Перекресток-2009» (Дюссельдорф, 2009), лауреат I Всероссийского поэтического конкурса имени Павла Васильева (Москва, 2010).

Родился в 1955 году в Кемерово, в 1979 году окончил отделение истории факультета истории и права Ярославского Государственного университета. После окончания вуза много лет работал в ярославской прессе. В 1983-1990 гг. был главным редактором ярославской областной молодежной газеты «Юность», в 1995-1998 гг. – главным редактором ежедневной областной газеты «Губернские вести». Работал сотрудником пресс-службы мэрии Ярославля, пресс-секретарем Государственной Думы Ярославской области. Четырнадцать лет (1995-2009) редактировал газету, осуществлявшую официальное опубликование нормативно-правовых актов органов государственной власти Ярославской области.

За четверть века обучил азам газетного дела целую плеяду ярославских журналистов, взятых буквально с «улицы». Сегодня многие ученики Евгения Чеканова сами возглавляют ярославские газеты и журналы, работают на радио и телевидении, руководят пресс-службами ярославских предприятий

В настоящее время – председатель Правления издательского дома «Печать» (г.Ярославль).

Далее читайте:

Ирина ГРЕЧАНИК . Высокая планка . (О поэзии Евгения Чеканова). 17.08.2011

Евгений ЧЕКАНОВ. На крыле Ногай-птицы: К истории затопления Молого-Шекснинского междуречья . 17.08.2011

Евгений ЧЕКАНОВ. В просторе от края до края . 11.05.2011

Евгений ЧЕКАНОВ. Огонь и дверь . Упрямые герои Алексея Серова. 05.04.2011

Евгений Феликсович Чеканов — известный русский поэт и переводчик, член Союза писателей России (с 1988 года), автор полутора десятков книг, вышедших в Ярославле, Москве и Зиндельфингене (Германия). Стихи и переводы Е. Чеканова публиковались в журналах «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия», «Север», «Дагестан», вошли в ряд поэтических антологий: «Строфы века» (Москва, 1999), «Антология русского лиризма» (Москва, 2000), «Слово и дух» (Минск, 2003), «ТОП 20. Лучшие поэты России» (Нью-Йорк, 2010), переводились на украинский, лезгинский и венгерский языки.

В различных изданиях опубликованы осуществленные Чекановым поэтические переводы произведений аварца Магомеда Ахмедова, лезгин Сулеймана Стальского, Зульфикара Кафланова, Арбена Кардаша, Фейзудина Нагиева, чеха Петра Кукала и других мастеров художественного слова.

Осенью 2017 года в московском издательстве «Грифон» вышла в свет объемная книга Е. Чеканова «Горящий хворост», текст которой, по определению литературного критика Ирины Калус, представляет собой «особый сплав поэзии и мемуарно-философского комментария».

Дипломант IV Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо» (Москва, 2007), лауреат Международного литературного конкурса «Перекресток-2009» (Дюссельдорф, 2009), лауреат I Всероссийского поэтического конкурса имени Павла Васильева (Москва, 2010).

Родился в 1955 году в Кемерово, в 1979 году окончил отделение истории факультета истории и права Ярославского государственного университета. После окончания вуза много лет работал в ярославской прессе. В 1983-1990 годах был главным редактором ярославской областной молодежной газеты «Юность», в 1995-1998 годах — главным редактором ежедневной областной газеты «Губернские вести». Работал сотрудником пресс-службы мэрии Ярославля, пресс-секретарем Государственной Думы Ярославской области. Четырнадцать лет (1995-2009) редактировал газету, осуществлявшую официальное опубликование нормативных правовых актов органов государственной власти Ярославской области. В 2015 году с должности председателя правления издательского дома «Печать» вышел на пенсию.

За четверть века обучил азам газетного дела целую плеяду ярославских журналистов, взятых буквально «с улицы». Сегодня многие ученики Е. Чеканова сами возглавляют ярославские газеты и журналы, работают на радио и телевидении, руководят пресс-службами ярославских предприятий.

Немало заслуг у Е. Чеканова и в сфере организации литературного процесса. С его помощью в ярославскую литературную жизнь пришли десятки поэтов и прозаиков — Евгений Феликсович помог им в начале творческого пути, отредактировал их первые книги, дал рекомендации в Союз писателей России. Будучи создателем и главным редактором литературных журналов «Русский путь на рубеже веков» и «Причал», он опубликовал на их страницах произведения многих ярославских авторов.

В сетевом литературном журнале «Парус», выходящем в свет с 2010 года, Е. Чеканов ведет раздел прозы. А ярославские коллеги по перу доверили ему посты председателя творческого совета и председателя ревизионной комиссии регионального отделения Союза писателей России.

Живет в Ярославле.

Багаудин Гаджиевич Узунаев (Казиев) родился 11 ноября 1957 года в селении Параул Дагестанской АССР. Окончил Литинститут. Начинал как поэт. Прославился в Дагестане острыми судебными очерками.

Евгений Чеканов. Мы жили во тьме при мерцающих звёздах

Как соотносится увиденное, услышанное и прочувствованное - с запечатлённым на бумаге? не бесплодны ли наши попытки передать с помощью чёрных иероглифов то, что живёт в памяти и сердце? Наиболее глубокие люди отвечают на этот вопрос однозначно: да, бесплодны. "Не поймать на лету ветра буйного, - сокрушённо вздыхает русская поэзия устами Алексея Толстого, - тень от облака летучего не прибить гвоздём ко сырой земле".

И всё-таки мы вновь и вновь пытаемся поймать ветер и приколотить тень. Что это с нами? уж не потому ли мы столь упорны в своих бессильных попытках, что не владеем никаким другим ремеслом, кроме сочинения текстов? Но если любой текст изначально обречён оказаться в лучшем случае бледной копией жизни - тогда зачем писать? не лучше ли просто жить, коль уж нам выпала эта доля? Жить, утопая в живой воде каждого мгновения, не тратя ни сил, ни времени на бесполезное сочинительство…

Писание мемуаров о великих современниках, кажется, несколько оправдывает нас; мы прикрываемся благородством задачи - сохранить для потомков черты гения, поведать о том, что происходило с ним, пока он ещё не опочил в силе и славе, записать его высказывания. Но и здесь нас подстерегает та же ловушка: гений есть такое же явление природы, как ветер и тень от облака, так же неуловим, неприбиваем, невоплощаем в чужом слове - и Эккерман, предваряя свои "Разговоры с Гёте" предисловием, не зря пишет в нём, что кажется сам себе ребёнком, пытающимся удержать в ладонях весенний ливень, в то время как живительная влага протекает у него меж пальцев.

Я, современник и собеседник недавно опочившего Юрия Кузнецова, нахожусь в той же двусмысленной ситуации. С одной стороны, двадцать лет близкого знакомства с великим поэтом прямо-таки обязывают меня оставить потомству воспоминания о нём; с другой - я отчётливо сознаю, что образ, запечатлённый в моих записках, обречён остаться лишь бледной тенью русского гения… да куда там!.. всего лишь штрихом этой тени!

И всё-таки даже с тенью дело обстоит не так-то просто. Словно наяву, вижу я выплывающее из тумана времени лицо моего Учителя; его крупные губы кривятся в вечной пренебрежительной ухмылке и произносят что-то вроде:

Ты наивен… Что такое "тень"? Тень тоже материальна. Я даже попросил вырыть в ней мою могилу!.. помнишь?

Я киваю в ответ: да, я помню, Юрий Поликарпович… И память тут же уносит меня на четверть века назад, во вторую половину прошлого столетия. Вижу себя двадцатидвухлетним, с буйной шевелюрой, студентом-третьекурсником очного отделения истфака Ярославского университета, обожателем солженицынского "Ивана Денисовича", читателем каждой новой вещи Шукшина, Белова, Быкова, Трифонова. На дворе 1977 год, у кормила имперской власти стоит Леонид Брежнев, о котором народ рассказывает массу анекдотов; в Ярославле голодновато, в магазинах лежат лишь консервы "Завтрак туриста", но столица империи рядом - и я раз в месяц привожу оттуда на электричке ("длинная, зелёная, пахнет колбасой") полный рюкзак московских продуктов. Деньги на это дают родители, полгода тому назад переехавшие из райцентра в Ярославль и купившие в Тверицах, на самом берегу Волги, половину деревянного дома с яблоневым садом; я живу в одной комнате с отцом и матерью, и уже поэтому прихожу сюда только ночевать. Да и дел у меня - выше головы: каждым вечером я встречаюсь с друзьями, пью с ними дешёвые вина и болтаю о литературе и искусстве, иногда попадая после этого в отделение милиции или вытрезвитель; кроме того, каждый день грызу гранит науки, посещаю лекции в "альма матер", иногда конспектируя их, но чаще читая под монотонный голос преподавателя свежий номер "Нового мира" или "Дружбы народов". А ночью, облачившись в фуфайку и валенки, пишу в холодной кладовке рассказы и дорабатываю свою первую повесть (её, вроде бы, хотят опубликовать в местном коллективном сборнике).

У меня есть девушка, которая через год станет моей женой, мы встречаемся в "гостевом режиме"; в перерывах между альковными ристалищами я пою ей песни Высоцкого и Окуджавы, хрипя под первого и подвывая под второго, а потом декламирую свои собственные стихи, полные недоверия и неуважения по отношению к власти. Девушка, дочь колхозного тракториста и доярки, слегка подтрунивает надо мной, но словам моим верит… да и как не верить? ложь и глупость власти видна каждому здравомыслящему человеку, вся общественная атмосфера пропитана скрытой критикой режима. Естественно, Контора Глубокого Бурения не дремлет, всякий человек, мыслящий критически, взят ею на учёт; а к таким, как я, позволяющим себе без санкции парткома и комитета комсомола вывешивать в стенах факультета поэтические стенгазеты, она даже время от времени подсылает разбитных молодцев, студентов юрфака, "поболтать за жизнь, почитать новые стихи" - и я, святая простота, болтаю, читаю…

Именно тогда я и натыкаюсь в одном из номеров "Литературного обозрения" на цитату из дотоле неизвестного мне поэта Юрия Кузнецова, которая вспыхивает в моём сердце, озаряя неведомые прежде глубины. Это строки из стихотворения о стоящем на смолистом холме могучем дубе, в котором вдруг, откуда ни возьмись, поселилась нечистая сила:

Изнутри он обглодан и пуст,
Но корнями долину сжимает.
И трепещет от ужаса куст
И соседство своё проклинает.

"Боже мой! - восклицаю я, - так вот как, оказывается, можно "обо всём этом" сказать! Но кто это такой - Юрий Кузнецов? Где найти его стихи?"

В областной библиотеке книг Кузнецова не оказывается; лишь летом следующего, 1978 года я вижу в продаже только что вышедший его сборник, - белый, с ласточками на обложке, - и, мгновенно проглотив его, на всю жизнь влюбляюсь и в эти стихи, и в их автора. Высоцкий и Окуджава оттесняются на периферию моего сознания, я брежу новыми образами, я пишу свои вирши с новой интонацией и ловлю в прессе каждое упоминание имени человека, обладающего волшебною властью над русским словом. Вечерами я щиплю свою шестиструнку и подбираю мелодии к стихам из книжки с ласточками на обложке - эти стихи певучи, полны загадок, почти всегда трагичны, - но прекрасны.

Этим же летом мне удаётся узреть своего кумира живьём - он приезжает на ежегодный литературный праздник в Карабиху, бывшую усадьбу Некрасова под Ярославлем. Стоя в шумной толпе своих земляков, любителей "поглядеть на писателей", я напряжённо вглядываюсь в лица приехавших литераторов, чинно сидящих на дощатом возвышенном помосте, под лёгким навесом, и ожидающих своей очереди для выступления с трибуны… да не врёт ли областная пресса? Приехал ли он? Наконец, я нахожу глазами человека, отдалённо похожего на того, что изображён на фотографии в книге с ласточками на обложке… но он ли это? Тот, из книжки, вроде бы не такой крупный… Однако, больше никого, похожего на "Юрия Кузнецова", на помосте нет. Значит, это он. Так вот он какой!

Мужчина в светлой рубашке сидит, глубоко задумавшись. Кажется, он совершенно не участвует в том, что происходит вокруг, не слышит ни гремящих из микрофона на всю поляну стихов его собратьев по перу, ни плеска ответных аплодисментов… уж не работает ли он на публику, не притворяется ли этаким отшельником, постоянно погружённым в свои "мысли о вечном"? Проходят полчаса, час, а он сидит всё в той же отрешённой позе… но вот над поэтической поляной нависает невесть откуда взявшаяся тучка и из неё мгновенно сыплются крупные холодные капли.

Народ на поляне раскрывает зонты и не уходит; писатели тоже продолжают выступать - их под навесом не мочит. Но в том-то и дело, что человек в светлой рубашке сидит не прямо под навесом, а сильно выдвинувшись вперёд. Дождь льёт уже по-хорошему, а мой кумир сидит всё в той же позе… проходят минута, две - и тут кто-то из-под навеса, сжалившись, протягивает ему его же пиджак.

Это надо видеть!.. сыграть это невозможно! Человек в светлой рубашке недоумённо смотрит на пиджак, на того, кто его протягивает, озирается, бросает взгляд на небо - и только тут до него доходит, что сверху хлещет вода. Втянув голову в плечи и явно чертыхаясь, он перебирается под навес… и эта сцена производит на меня едва ли не самое сильное впечатление от поэтического праздника. Даже последующее чтение Кузнецовым своих стихов (он читает "Знамя с Куликова") не оставляет в моей душе такого восторга, какой производит "сцена с дождём". Так вот как должен вести себя истинный поэт!.. надо уходить в себя!.. не замечать ничего вокруг, кроме своих поэтических фантазий!..

Дождь и праздник заканчиваются; писатели один за другим уходят с помоста, сразу же окружаемые тесными кружками поклонников. Когда Кузнецов проходит мимо меня, я делаю несколько снимков старенькой "Сменой"… увы, этим снимкам не суждено стать фотографиями, проявленная плёнка будет впоследствии утеряна… где? когда? Не помню я и того, что происходило со мной дальше… подходил ли я к нему? пытался ли познакомиться? Помню, что с ним говорила молодая женщина, журналистка, что он отвечал на её вопросы… впоследствии выяснится, что это была Надежда Кускова, сотрудница редакции той самой областной молодёжной газеты "Юность", которую мне через пять лет предстоит возглавить. Выяснится также, что за это интервью (абсолютно, кстати, безобидное) Надежда получит от начальства некоторый нагоняй: как смеет какой-то Кузнецов говорить, что поэзия Тютчева оказала на него гораздо большее влияние, нежели поэзия Некрасова? Да ещё говорить это на некрасовском празднике! И как смеет молодёжная газета такие заявления печатать!

В настоящее время – председатель Правления издательского дома «Печать» (г.Ярославль).

Слово – главному редактору

ср, 05/14/2014 - 20:02 - Вячеслав Румянцев

Ярославская пишущая братия, вкупе с представителями областной власти, сделала мне предложение, от которого я не смог отказаться – создать с нуля новый областной литературный журнал. В состав редакционной коллегии согласились войти известные в нашем регионе (и за его пределами) литераторы – поэт Сергей Хомутов, прозаики Николай Смирнов и Алексей Серов. При всей разнице наших взглядов на жизнь и творчество, в главном наша «четверка» едина: мы относимся к литературе не как к забаве, а всерьез. С этой точки зрения подходим и к оценке рукописей, во множестве поступающих в редакцию. Позади несколько месяцев напряженной работы – и вот первый номер «Причала» у тебя в руках, дорогой читатель. Читай, оценивай, хвали, ругай, сотрудничай...

Фрагменты
КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Не бойся, не бойся, никто не придет -
Ни звери, ни люди.
Качайся, качайся всю ночь напролет
У маминой груди.

Плыви по волнам колыбельной моей
В простор мирозданья,
Не ведая страха, не зная скорбей,
Не помня страданья.

Рычит и стенает родная юдоль
За маминой грудью.
До неба вздымается пенная соль
С кровавою мутью.

Туманное время таит впереди
Незримые мели
И острые камни… Постой, погоди,
Побудь в колыбели!

Еще просочатся сквозь пенную гладь
И люди, и звери,
Еще ты успеешь и страхи узнать,
И скорби-потери.

Успеешь поплавать по всем временам
Юдоли скудельной…
Не ведай о том - и плыви по волнам
Моей колыбельной.

Какими беспомощными мы приходим в мир! Но, к нашему удивлению, нас тут встречают щедрая мамина грудь и уютная колыбелька, а былые страхи и страдания с каждым днем куда-то уходят, забываются… Вот так бы и прожить дарованные Господом дни - в теплых родных объятьях, вдали от мелей и порогов опасной реки бытия.
Однако нам суждено вырасти и покинуть зыбку. На нетвердых еще ногах, падая, ушибаясь и плача, мы делаем первые свои шаги в новую реальность. А мать неотрывно смотрит на нас, и в глазах ее светится грусть. Она знает, куда мы идем, и знает, что нас не удержать, - ведь она сама прошла однажды этот путь.
Ты подрастаешь, человечество. Сколько уже среди нас тех, что годами живут вдали от своей планеты! Правда, они еще не ощущают себя жителями великого Космоса, они - дети Земли, и без материнского неусыпного пригляда обречены сегодня на гибель за пределами родной колыбели. Но с каждым новым столетием их шаги будут звучать в звездной юдоли всё тверже. Нас не удержать…
Различаем ли мы грусть в глазах матери? Помним ли о том, что она уже оставила позади тот путь, в который мы стремимся ныне с таким энтузиазмом?

ВЕЧНАЯ ДОРОГА

Всё, что с нами было прежде, -
в лоне матери безгрешном,
в страшной схватке черт фамильных,
в тесной мгле, -
было предзнаменованьем
долгих мук существованья,
нашей тягостной дороги
по земле.
Жизнь пройдет, мы у порога…
Но не кончена дорога!
И, навеки покидая
этот свет,
задрожим мы, сознавая:
жизнь была - предродовая…
Выйдем мы на свет из мрака,
или нет?

Внутриутробный опыт жизни человека закладывает основы его послеродового опыта. Взяв на вооружение эту логику, можно попытаться что-то сказать и о нашем посмертном бытии. Можно предположить, что земная жизнь каждого из нас, ее персональный алгоритм, стратегия выживания и целеполагание закладывают основы нашего посмертного существования. И тогда каждый значимый поступок, сделанный нами в этом мире, становится своего рода реперной точкой для грядущего пути нашего неуничтожимого «я».
Так, или примерно так думали люди еще в глубокой древности. И похожие мысли одолевали меня, когда в начале 80-х годов прошлого века рождалось это стихотворение.
Сегодня я добавил бы, что логика такой идеи ведет к патриотизму, национально-этническому и государственному. Ведь если ты осознаешь, что твоя земная жизнь, с рождения до кончины, «внутриутробна», то поневоле задумаешься и о своем «детском месте», то бишь, о своей родине.
А человечество в целом должно бы задуматься о своей матери-Земле и о великом Отце, подарившем нам возможность сначала появиться в ее лоне, а затем какое-то время сосать ее щедрую грудь.

ДРОЖЬ РОЗЫ

Ты розу целуешь, вставая
Со смятого ложа любви, -
И роза дрожит, как живая,
Ловя поцелуи твои.

Трепещут земные мгновенья…
И ты никогда не поймешь,
Что это не дрожь наслажденья, -
Священная смертная дрожь.

Не хочу ли я сказать, что весь так называемый трепет земной жизни - это всего лишь предсмертные конвульсии? Можно и так понять эти строки…
В самом деле, наше рождение может быть истолковано как срезывание Богом «одной из роз» с незримого куста возможных рождений. Каждый рожденный срезан - и благоухает в стакане земного быта, в спальне Бога, на прикроватной тумбочке. Владыке мира нравится смотреть, как мы пламенеем, как ждем Его ласк, как неумолимо, день за днем и час за часом, сникаем, теряя лепестки…
Самые хитрые из нас умеют засушить свою красоту. Но Бог потому и Бог, что не удовлетворяется стихами, картинами и описаниями минувших подвигов. Ему подавай всё вживую - плоть, пот, кровь, слезы… И срезанные розы, дрожа, ловят Его поцелуи.
Тот, кто живет с мыслью о том, что он однажды умрет, воспринимает мгновения земной жизни по-особому - как священный предсмертный трепет. Правда, редкая роза думает об этом, понимает это. Она горит, она наслаждается жизнью, она пьет живительную влагу всей открытой раной своей души. А потом- засыхает…

СПАСЕНИЕ

Взгляните ж вы, какие здесь купавы!
Николай Рубцов

А скот мычал. Он чуял чужака
И на меня косил налитым глазом.
Но впереди нас всех ждала река
И в глубину мы все входили разом.

Точила берег нежная вода,
И я кричал: «Какие здесь купавы!»,
И скот трубил… Мы все спаслись тогда
На той земле, еще рожавшей травы.

Да, я спасся в своем «малом времени», на рубеже двух столетий, - родился, прожил отпущенные мне Господом годы, оставил потомство, что-то написал, опубликовал, запечатлел оттиск своей пятки в глине веков… но в этом стихотворении речь идет о более серьезных вещах - о «спасении нас всех».
Один из возможных смыслов - тот, который, быть может, увидит в этих строках грядущий астронавт, медленно летящий сейчас, в своем сорок восьмом веке от Рождества Христова, по орбите Сатурна. Он летит и думает: вот, человечество покинуло Землю, давно уже не рожающую ни трав, ни деревьев, все мы переселились на другие небесные тела; а ведь когда-то эта планета была родным домом для наших прародителей - зеленым раем с нежной водой и желтыми купавами. И, смотри-ка, наших пращуров не слизнул в те времена солнечный протуберанец, не погубил астероид, и сами они не уничтожили друг друга в смертельных войнах… спаслись, однако! Спаслись - и дали жизнь своим потомкам, а те - нам. И вот теперь мы живы - и летим…
Можно прочесть это стихотворение и в чисто теологическом плане - как весть о свершившемся апокатастасисе, о спасении овец стада человеческого в реке Божьей благодати. Но об этом на Земле давно уже написаны даже не тома, а целые библиотеки.

ГОМУНКУЛУСЫ

Вам будет указано место
Согласно ранжиру и полу.
Вы сможете жить интересно -
Работать и пить кока-колу.

В парламенте многопалатном
Вы станете прыгать, как дети…
И только одно запретят вам -
Знать, кто вы на этой планете.

Всё чаще ты встречаешься с ними - ничего не читающими, кроме журнала «Космополитен», ни о чем подолгу не размышляющими, любящими футбольные матчи и телевизионные шоу, потягивающими то пивко, то сигаретку… Давным-давно привыкнув откровенно презирать эту урбанистическую чернь, однажды ты усомнишься в своей правоте: а вдруг да этот тупой взгляд и жующие челюсти - всего лишь маска, за которой скрывается тонкая, ранимая, страдающая душа?
И сблизишься с одним из них. И в ужасе отшатнешься: перед тобой - гомункулус! Существо, сделанное кем-то - то ли улицей, то ли телевизором, то ли «Космополитеном». Духовное быдло без проблесков интеллектуальной самостоятельности.
Их всё больше на земле. И тем ответственнее твоя задача - сохранить, живя бок о бок с ними, свою живую душу. Ни в чем не уподобиться им. Всегда помнить о том, кто ты такой и кто твой Создатель.

СОЛЕНЫЕ ФАКЕЛЫ

Человек состоит из соленой воды,
Сквозь нее пропускают волну -
И горит человек… Это пламя беды,
Но кому его ставить в вину?

Разве мы не хотели в себя заглянуть
До конца, до последнего дна?
Разве мы не прошли до конца этот путь?
Разве это не наша вина?

Нет предела познанию? Вот он, предел:
Над планетою волны летят,
И пылают соленые факелы тел,
Ощутив, что познание - ад.

И последний вопрос из чадящих руин
Вылетает в последнюю щель:
Разве путь человеческий - только один?
Разве в вечном познании - цель?

Если так, то сожги нас, всеблагий Господь,
У подножья грядущих скорбей!
Пусть пылает и корчится грешная плоть,
Не постигшая тайны своей.

Утопи нас навеки в горящей крови,
Сделай угольем, испепели!
И для новых ответов к себе призови
Все соленые воды Земли.

Если соленую воду облучать радиоволной определенной частоты, то вода, как показали эксперименты Джона Канзиуса и Растума Роя, горит. А это значит, что загорятся и люди, на 70 процентов состоящие из соленой воды. Итак, всё человечество легко можно сжечь. Но тогда почему оно всё еще существует?
Из века в век пытливая человеческая мысль изобретает всё новые и новые алгоритмы истребления людей. Мы то и дело оказываемся на грани самоуничтожения: кризисы, наподобие Карибского, в мои времена множатся и множатся. И всё это заставляет задуматься о смертельной опасности, о пагубности самого вектора человеческого существования.
Кто мы такие в мироздании и к чему должны стремиться? Человек издавна видится большинству земных мыслителей как Божья тварь, вечно познающая что-то новое. А так ли уж нам необходима эта тяга к познанию - особенно если учесть, какие мрачные пропасти зияют по обеим сторонам узкой тропы, ведущей людей к постижению непознанного? Может быть, нам пора уже остановиться - и просто наслаждаться нашим бытием на прекрасной зеленой планете?
Какова окончательная цель человеческого существования? Нам необходимо за отпущенное нам в космосе время познать всё, что может быть нами познано, - и остановиться на этом? Или наша цель - познание само по себе, сам этот наш путь по тропе?
Об этом я размышлял, прочитав в 2007 году об экспериментах американского инженера Джона Канзиуса.

*******

Царствие Божие, как мне увидеть тебя?
Стану плодиться, скудеющий род умножая:
В ласковых женщин бросать, веселясь и любя,
Светлое семя - и с трепетом ждать урожая.

Дети взойдут - и шагнут за земной окоем,
Семя любви пронося сквозь года и народы.
Минут века - и очнусь я в потомке своем,
В царствии Божием, в мире любви и свободы…

Размышляя о царствии Божием, где нет ни смерти, ни нужды, ни воздыхания, я подумал однажды, что путь к нему заповедан самим естеством человека, созданного Господом «по образу и подобию». Ведь сказано: плодитесь и размножайтесь, наполняйте Землю.
Мириады книжников и фарисеев разных стран и народов тут же начали грызть мое простодушие: да как, мол, ты смеешь даже сравнивать высокий путь нравственного самоусовершенствования, ведущий прямиком в царствие Божие, с вульгарным деторождением!
Ну, вот так и смею, - ответил я им, просияв розановской улыбкой. - Вы, конечно, совершенствуйтесь на здоровье, но кто вам сказал, что именно ваши усилия и есть генеральный путь в то самое царствие? Я-то, по крайней мере, создаю своим поведением некую цепь ДНК, тянущуюся в следующие земные тысячелетия, забрасываю свой генотип в грядущее - а вы? Вы призываете построить это ваше царствие прямо сейчас, внутри каждого отдельного человека, в тварном его образе. Возможно ли сие в принципе?
Если и невозможно, - парировали книжники и фарисеи, - то всё равно надо к этому стремиться. А ты к чему зовешь? Тупо создавать свои копии, чтобы те создали свои, и так до бесконечности? Дурная это бесконечность! Имя ей - регресс!
Нет, погодите, господа духовные прогрессисты, - наседал я. - Стопроцентных копий всё равно не получится, это исключено. Но я, созидая, скажем так, всё новые и новые человеческие организмы, тем самым как раз обеспечиваю для своих потомков вполне реальную возможность становиться лучше, нравственнее, чище, - основу для этого создаю! А вы говорите, что такая основа - совсем не главное. В конечном счете, получается, что вы к абортам зовете? Ведь если перед вами на весы положить, с одной стороны, нравственность, а с другой - живую жизнь, вы же нравственность выберете, не так ли? А я, - хоть прямо и не говорю в своем стихотворении этого, - по сути, выступаю тут против абортов, ибо зову плодиться и размножаться. Ну-ка, что вы на это скажете, гробы повапленные? Не про вас ли сказано: сами не входите и хотящих войти не допускаете!
Тут повапленные гробы зачесали в затылках. Да нет, что ты, что ты, - заскулили они, - разве мы против живой жизни? Но и ты тоже, с этим своим «бросанием семян», - перегибаешь, братец, перегибаешь. Дурное-то дело, знаешь ли, оно нехитрое. Давай-ка лучше выпьем мировую…
Ну, и выпили мы. Сначала все-таки за детей, а потом - и за нравственное самоусовершенствование.

НЕЗРИМАЯ ЛАДОНЬ

Забуду в толкучке кромешной,
Что здесь Ты… Но вмиг узнаю,
Когда на судьбе своей грешной
Вдруг чувствую руку Твою,
Когда через всю ойкумену
Примчусь на манящий огонь –
И бьюсь о незримую стену,
Как будто о чью-то ладонь…

Как часто я был в своей жизни мотыльком, летящим на губительное пламя! Как часто бился, досадуя и негодуя, о незримую стену!..
Но постепенно вспышки негодования стали посещать меня всё реже. Всё чаще я ловил себя на простой мысли: если тебя куда-то не пускают, то, может быть, тебе в это самое «куда-то» и не нужно… А что, если тебя спасают от беды, дурака этакого?
Часто, слишком часто бывало и так, что я умудрялся хитроумно обогнуть незримую стену, а то и прошибить ее лбом. Добивался своего. Какое-то время радовался победе. Увы, чаще всего из этих побед не выходило в итоге ничего хорошего.
Но странно и промыслительно: на пути в те места, где меня и впрямь ждали всяческие блага и радости, всё у меня всегда получалось самым наилучшим образом. Никогда ничего не мешало мне двигаться в эти прекрасные места: все двери туда были всегда радушно распахнуты.
Осмыслив это с возрастом, я начал относиться к непреодолимым препятствиям, как к проявлению Божьей воли. Я понял: таким образом Господь ограждает меня от бед. А как выглядит Его длань в каждом конкретном случае, кому (или чему) Он препоручает претворить Его волю в жизнь и встать поперек моих глупых желаний – это всё равно…

*** * ***

Зачем-то я нужен, коль Богом спасен,
Зачем-то я, стало быть, нужен.
Быть может, в грядущем узрел меня Он
Пригодным для женщины мужем.

А может, отцом ясноглазых детей,
А может, прекрасным поэтом,
А может, грозою для разных чертей…
Но знать не дано мне об этом.

Я воли Господней вовек не пойму,
Я только спасенный, не боле.
И эти стихи – благодарность Ему,
Его неразгаданной воле.

Проникнуть в замысел Божий, понять, какой дальнейший путь Он предначертал для тебя? Это же дерзость с твоей стороны, да и немалая. Ты, наверное, забыл, кто такой ты – и кто такой Он… или всё, что случилось с тобой на твоем веку, так ничему тебя и не научило? Может быть, ты снова хочешь увидеть тьму, грозно сгущающуюся над твоей головой? Снова хочешь лететь с кручи, судорожно хватаясь за хлипкие растения? Снова хочешь, бессильно булькая, идти на дно?
Нет, ты этого не хочешь. Кругом светло и тепло, и почва под твоими ногами тверда, – пусть отныне всё так и остается. Если ты честен перед самим собою, то должен признать, что тебе достаточно и этой судьбы. У других и такой нет.
Но, может быть, ты думаешь, что нынешним своим положением обязан, прежде всего, не Богу, а самому себе – своему уму, таланту, дерзости, трудолюбию, терпению? Что ж, всё это у тебя, действительно, есть… но разве те, у кого всего этого было вдесятеро больше, чем у тебя, – не ушли на дно? не рухнули в темную бездну?
Ушли, рухнули. На твоих глазах. А ты жив-здоров и даже строишь планы на будущее.
Кстати сказать: многие из тех, у кого всего этого изначально было вдесятеро меньше, чем у тебя, чувствуют себя сегодня много лучше, чем ты. Не наводит ли тебя сие обстоятельство на некоторые мысли? Например, на такую: эти люди полностью вверили себя высшей воле, не мудрствуют лукаво, а просто делают то дело, которое определено им их судьбой. Торговец – торгует, чиновник – служит, солдат – воюет…
Может быть, и тебе пора, наконец-то, перестать чваниться своими талантами? И понять, что твое спасение – это, прежде всего, результат Господнего попечения о тебе, Его промысел о тебе, непостижимый для тебя.
Раз ты спасен – живи. И делай свое дело – то, на которое тебя благословили небеса.