Александр Матвеевич Пешковский: биография. Вклад а

Расстановка ударений: ПЕШКО`ВСКИЙ Александр Матвеевич

ПЕШКОВСКИЙ, Александр Матвеевич - сов. языковед и методист по рус. языку, профессор. Окончил естественное отделение Берлинского ун-та в 1901 и в 1906 историко-филологич. ф-т Московского ун-та. Пед. деятельность начал в 1906 в гимназиях Москвы. П. преподавал на Высших пед. курсах им. Д. И. Тихомирова (1914 - 17), а высших уч. заведениях Екатеринослава (ныне Днепропетровск, 1918 - 21) и Москвы (1921 - 32).

П. - автор многих работ по вопросам лингвистики и методики преподавания рус. языка. В своём основном труде по грамматике "Русский синтаксис в научном освещении" (1914) П., опираясь в известной мере на идеи "московской школы" Ф. Ф. Фортунатова и на взгляды А. А. Потебни, построил свою систему рус. синтаксиса, к-рой, однако, был свойствен нек-рый эклектизм и формализм. Впоследствии, под влиянием лингвистич. взглядов А. А. Шахматова, П. существенно переработал свой труд (1928), не преодолев всё же до конца субъективно-психологического подхода к истолкованию синтаксич. явлений. Труды П. отличаются богатством и тонкостью наблюдений над конкретными грамматич. явлениями языка. В своих работах он уделял большое внимание фонетике, изучению специфич. особенностей грамматич. форм, стилистике . Большой заслугой П. является исследование грамматич. функций интонации .

П. внёс значительный вклад в методику преподавания грамматики в школе. Общеобразовательное и практич. значение грамматики П. рассматривал в их единстве. В серии книг по методике грамматики "Наш язык" (1922 - 27), издававшейся в двух вариантах - для уч-ся и для учителей, П. пытался ликвидировать разрыв между науч. и школьной грамматикой и наметил нек-рые пути совершенствования методики преподавания грамматики. Важное место в изучении рус. языка в школе П. отводил методу наблюдений уч-ся, развитию их самостоятельности, сочетанию работы по грамматике с работой по стилистике. Выразительное чтение П. рассматривал как эффективное средство обучения уч-ся пунктуации (правда, несколько преувеличивая его роль). П. - автор и редактор учебников рус. языка для нач. и ср. школы и многих методич. пособий для учителей.

Соч.: Школьная и научная грамматика. Опыт применения научно-грамматических принципов в школьной практике, 3 изд., Берлин, 1922; Наш язык..., в. 1 - 3, М., 1922 - 27; Методическое приложение к книге "Наш язык", в. 1 - 2, М., 1923; Первые уроки рус. языка, М.-Л., 1928 (совм. с М. А. Андреевой и А. Г. Губской); Методические приложения к "Первым урокам рус. языка", ч. 1 - 2, М.-Л., 1928 (совм. с М. А. Андреевой и А. Г. Губской); Синтаксис, М., 1930; Русский синтаксис в научном освещении. Пособие для самообразования и школы, 6 изд., М., 1938; Избр. труды, М., 1959.

В 1920-1930-е гг. продолжали еще работать ученые, полностью сформировавшиеся до революции. Одни из них оставались на традиционных, обычно близких к младограмматизму, позициях и занимались преимущественно историей индоевропейских языков или их отдельных групп, прежде всего славянской. К таким языковедам, в частности, относились крупные слависты, члены-корреспонденты АН СССР Григорий Андреевич Ильинский (1876-1937) и Афанасий Матвеевич Селищев (1886-1942). Они последовательно сохраняли представления о языкознании как исторической науке. Однако новая общественная и научная ситуация влияла даже на такого традиционалиста, как А. М. Селищев. В 1928 г. он издал книгу «Язык революционной эпохи», посвященную самым новым явлениям в русском языке. Ученый постарался зафиксировать изменения, главным образом лексические, в русском языке послереволюционных лет. Однако новизна книги состояла больше в ее теме и материале, чем в методе. Автор принципиально ограничивался анализом отдельных фактов без какой-либо попытки системного подхода.

Важное место в советской науке тех лет занимали ученики Ф. Ф. Фортунатова, члены-корреспонденты АН СССР Дмитрий Николаевич Ушаков (1873-1942) и Николай Николаевич Дурново (1876-1937). Д. Н. Ушаков был хранителем традиций своего учителя, хотя объект его исследований был иным: в первую очередь фонетика и лексика современного языка. Н. Н. Дурново, живший несколько лет в Чехословакии, испытал влияние идей Н. Трубецкого и своего ученика Р. Якобсона и во многом освоил структурные методы. Ушаков и Дурново создали как научную дисциплину русскую диалектологию, предложив используемую до сих пор классификацию диалектов и заложив основы методики сбора диалектных данных. Ушаков также был крупным специалистом в области русского литературного произношения и орфоэпии. Под его руководством был создан широко известный «Толковый словарь русского языка», вышедший в четырех томах в 1935-1940 гг. (среди авторов словаря были В. В. Виноградов, Г. О. Винокур и другие видные лингвисты). Дурново внес значительный вклад в изучение истории славянских языков и русской грамматики, ему принадлежит первый в нашей стране «Словарь лингвистических терминов» (1924, переиздан в 2001).

Особо среди ученых старшего поколения следует отметить Александра Матвеевича Пешковского (1878-1933). Он также принадлежал к Московской школе, однако помимо Ф. Ф. Фортунатова он испытал и влияние А. А. Потебни и А. А. Шахматова, особо проявившееся в более поздних его работах. А. М. Пешковский долго работал гимназическим учителем и сравнительно поздно сосредоточился на научных исследованиях. Его первый и самый крупный и известный труд «Русский синтаксис в научном освещении» . В 1920-е гг. Пешковский активно публиковался, преимущественно по вопросам русского языка. В связи со своей многолетней педагогической деятельностью он много занимался вопросами преподавания русского языка, опубликовав ряд учебных пособий («Наш язык» и др.) и работ методического характера.

Главная книга Пешковского и сейчас остается одним из наиболее детальных и содержательных исследований русского синтаксиса (и во многом грамматики в целом). Книга, как и ряд статей Пешковского, отражает и общелингвистическую концепцию ученого. Не вполне отказавшись, как и Ф. Ф. Фортунатов, от представления о языкознании как исторической науке, ученый стремился к системному описанию фактов, к выявлению общих закономерностей. Последовательно выступая против логического подхода к языку, Пешковский старался выработать четкие и основанные на собственно языковых свойствах критерии выделения и классификации единиц языка. С этой точки зрения важна статья «О понятии отдельного слова» (1925), где ставится нетрадиционный вопрос о том, что такое слово и как его можно выделить в тексте. От последовательно формального подхода, господствующего в первых изданиях «Русского синтаксиса...», автор книги затем отошел в сторону психологизма и большего учета семантики, пытаясь синтезировать идеи Фортунатова с идеями А. А. Потебни. В частности, части речи в окончательном варианте книги уже предлагалось выделять не по формальным, а по смысловым основаниям. В 1920-е гг., когда многие лингвисты стали избавляться от психологизма, Пешковский продолжал его придерживаться; в книге «Наш язык» он писал: «Для науки о языке, когда она занимается значениями слов, важно не то, что есть на самом деле, а что представляется говорящим во время разговора». В связи с психологическим подходом он одним из первых наряду с Л. В. Щербой поставил вопрос об эксперименте в языкознании; в частности, считал важным постановку лингвистом экспериментов над собой с помощью интроспекции.

Особо остановимся на статье «Объективная и нормативная точки зрения на язык» (1923). Как отмечалось в главе «Лингвистические традиции», все лингвистические традиции исходили из нормативной точки зрения. Однако в XIX в. возобладал объективный подход, сначала в сравнительно- историческом, а потом и в остальном языкознании (об этом мы говорили в связи со статьей X. Штейнталя). Но словам Пешковского, «не только к целым языкам, но и к отдельным языковым фактам лингвист, как таковой, может относиться в настоящее время только объективно-познавательно... В мире слов и звуков для него нет правых и виноватых». Если для него и есть разница между литературным, нормированным языком и деревенским говором, то лишь в том, что последним, живущим «естественной жизнью», заниматься интереснее, «подобно тому, как ботаник всегда предпочтет изучение луга изучению оранжереи». Столь же равноценны и часто даже более интересны для лингвиста диалектные факты речевых ошибок, дефектов речи, индивидуальных отклонений от нормы и т.д.

Пешковский очень верно отмечает, что такая точка зрения, естественная для ученого, «чужда широкой публике», т.е. противоречит представлениям «нормальных» носителей языка (вспомним уже приводившиеся слова: «Языки равны только перед Богом и лингвистом»). Нормативная же точка зрения «составляет самую характерную черту этого обычного житейско-интеллигентского понимания языка». Каждый человек, как отмечал помимо Пешковского и Ж. Вандриес, обладает теми или иными представлениями о норме. Наибольшее значение имеет норма литературного языка, фиксируемая в нормативных словарях и грамматиках. Эта норма существует как некоторый сознательно ощущаемый языковой идеал. Сам литературный язык создается и поддерживается благодаря существованию такого идеала у говорящих. Реальная речь носителей литературного языка до какой-то степени расходится с этим идеалом, но его существование необходимо.

Пешковский перечисляет основные черты «этого литературноязыкового идеала». Это консерватизм, стремление сохранить норму в неизменном виде («из всех идеалов это единственный, который лежит целиком позади»), местный характер, ориентация на тот или иной языковой центр (Москву для русского языка, Париж для французского и т.д.), наконец, особое требование ясности и понятности языка. Если в бытовой речи взаимопонимание достигается почти автоматически, то литературная речь ввиду особой сложности выражаемых понятий и отсутствия или недостаточного развития поясняющего контекста приводит к большим трудностям во взаимопонимании. Оказываются нужны специальные средства, предназначенные для того, чтобы делать речь логичной, ясной и, следовательно, понятной. «Каждый из нас, как только он выйдет из пределов домашнего обихода, как только он заговорит о том, чего нет и не было ранее перед глазами его собеседника, должен уметь говорить, чтобы быть понятым».

Поскольку в современном мире главным источником распространения литературного языка, включая умение «говорить, чтобы быть понятым», является школа, то перед лингвистикой встает задача помочь школе в решении этой задачи. Тем самым помимо теоретической науки о языке, исходящей лишь из познавательного отношения к своему предмету, необходимо и существование прикладного языкознания, основанного на нормативной точке зрения. Пешковский прямо отождествляет понятия «нормативная наука» и «прикладная наука». В заключительной части статьи он сопоставляет две позиции: носителя языка и лингвиста. Любой лингвист не может одновременно не быть носителем того или иного языка, и эти две позиции ему необходимо различать. В качестве лингвиста он выступает с объективной, а в качестве носителя языка - с нормативной точки зрения. Их смешение недопустимо, но в качестве носителя языка он может выступать более квалифицированно, чем другие, поскольку у него «гораздо больше специальных знаний». В связи с этим он имеет полное право вмешиваться в процесс языковой эволюции, хотя Пешковский при этом отмечает: «Стихийность языковых явлений плохо мирится с индивидуальным вмешательством и придает ему всегда вид донкихотства». Тем самым точка зрения Пешковского по вопросу о сознательном вмешательстве в язык оказывалась промежуточной между точками зрения Ф. де Соссюра, вообще отрицавшего такую возможность, и И. А. Бодуэна де Куртенэ и Е. Д. Поливанова, считавших такое вмешательство важным и необходимым. Отметим, что Пешковский, как и А. М. Селищев, изучал изменения в русском языке после революции, а также активно участвовал и в поддержании сильно расшатанной в это время литературной нормы.

Высказанные Пешковским в статье идеи имеют несомненное теоретическое и практическое значение и в наше время. Безусловно, лингвисту при решении прикладных задач приходится неизбежно отходить от нейтрального отношения к своему объекту, а возвращение к синхронной лингвистике в начале XX в. открыло больше возможностей для практического применения лингвистических идей и методов. Однако со времени написания статьи область практического применения языкознания, в те времена в основном ограничивавшаяся школой, сильно расширилась. Сейчас школа уже утратила роль единственного источника обучения языковой норме: не менее, а иногда и более значительна здесь роль средств массовой информации, прежде всего телевидения. Кроме того, появилась огромная область, связанная с автоматизацией и компьютеризацией информационных процессов, развитие которой невозможно без участия лингвистов.

Пешковский не создал законченной общелингвистической теории и иногда в своих работах совмещал разнородные идеи разных концепций. Но и в главной своей книге, и в статьях он высказал немало свежих и интересных идей, до сих пор сохраняющих значение.

• Впервые издан в 1914 г.; в 1928 г. появилось его третье, значительно переработанноеавтором издание. Всего книга выходила семь раз, последнее издание - в 2001 г. в издательстве «Языки славянской культуры».

День рождения 11 августа 1878

российский и советский лингвист, профессор, один из пионеров изучения русского синтаксиса

Биография

Окончил с золотой медалью феодосийскую гимназию. Познакомился в юности с Максимилианом Волошиным и дружил с ним многие годы. Учился на естественном и на историко-филологическом факультетах Московского университета, откуда дважды был уволен за участие в студенческих волнениях; изучал также естествознание в Берлинском университете. Окончил историко-филологический факультет Московского университета в 1906 г.; своими учителями считал Ф. Ф. Фортунатова и В. К. Поржезинского . Преподавал русский и латинский язык в московских гимназиях; неудовлетворённость уровнем преподавания русского языка заставила Пешковского обратиться к научным исследованиям и создать главную книгу своей жизни - многократно переиздававшуюся монографию «Русский синтаксис в научном освещении» (1-е изд. 1914, отмечено премией Академии наук; 3-е, радикально переработанное изд. 1928). После революции преподавал в Первом МГУ (с 1921) и других московских вузах. Написал также ряд статей по русской грамматике и несколько работ, посвящённых методике преподавания русского языка в школе, в том числе пособие «Наш язык» (1922-1927).

Ученик А. М. Пешковского по Поливановской гимназии В. Г. Шершеневич посвятил учителю раздел «Ломать грамматику» в своей программной книге «2 ? 2 = 5» (1920).

Вклад в науку

Книга «Русский синтаксис в научном освещении» занимает особое место в русистике: она написана не академическим учёным для узкого круга коллег, а преподавателем, обеспокоенным слабой «научной обеспеченностью» своего предмета, для широкого круга читателей (в том числе и для учащихся). Отсюда простой и ясный стиль изложения, особое внимание к подбору иллюстративного материала, темпераментные и почти публицистические интонации во многих местах книги. Эти качества обеспечили многолетний успех книги у разнообразной аудитории. Современные русисты также оценивают книгу Пешковского высоко: не найдя ответы на многие занимавшие его вопросы у академических коллег (главным образом, исследователей доминировавшей тогда консервативной школы Ф. И. Буслаева), Пешковский вынужден был во многих случаях выступать как первопроходец и сумел найти проницательные решения многих трудных проблем русского синтаксиса (пусть и сформулированные часто намеренно «бесхитростным» и «ненаучным» языком). На концепцию Пешковского в какой-то степени повлияли взгляды А. А. Шахматова ; имеется определённая общность между концепцией Пешковского и возникшими несколько десятилетий спустя фундаментальными идеями Л. Теньера .

К основным идеям Пешковского принадлежит характерное и для последующей русской традиции представление о «семантичности» синтаксиса, то есть стремление выделить значения, выражаемые синтаксическими конструкциями, а не простое формальное описание этих конструкций. Пешковский вплотную подошёл к использованию «древесного» представления синтаксической структуры в виде дерева зависимостей; он один из первых широко пользовался лингвистическим экспериментом и «отрицательным» языковым материалом. Пешковский также может считаться одним из открывателей необычайно важной для русского языка области «малого синтаксиса» и идиоматичных синтаксических конструкций, глубокое исследование которой по существу началось только в последней трети XX века. Наконец, Пешковский - один из пионеров изучения русской интонации, как в книге, так и в ряде специальных статей (например, «Интонация и грамматика», 1928) доказывавший ее фундаментальную роль для описания русского синтаксиса.

Библиография

Последнее издание работы Пешковского:

• А. М. Пешковский. Русский синтаксис в научном освещении. М.: «Языки славянской культуры», 2001. - изд. 8. - ISBN 5-94457-019-9; издание содержит вводную статью Ю. Д. Апресяна «Русский синтаксис в научном освещении в контексте современной лингвистики» (с. iii-xxxiii).

О. Никитин

Об Александре Матвеевиче Пешковском (1878-1933) - незаурядном языковеде и педагоге - написано немало статей, а его методические эксперименты, осуществленные на заре "лингвистического века", уже давно стали филологической традицией. Наследие Пешковского, обрастая с годами порой причудливыми методиками, "новоязом" и всякого рода инновациями, не потерялось, а еще больше утвердило его имя в истории отечественной филологии. Среди бесконечных шатаний, поисков и идеологических схваток начала XX века он смог проложить свой путь в науке, вопреки натянутым "концепциям" некоторых современников и последователей ориентируясь на изучение психологии восприятия слова, на создание научной базы языковых знаний в процессе обучения. Его теории рождал сознательный эксперимент. Он одинаково хорошо владел строгим лингвистическим мастерством и одновременно тонко чувствовал совсем иную грань языкового творчества - стихи и прозу. Взгляды А. М. Пешковского, в чем-то, конечно, устаревшие, но тем самым показывающие конечную уязвимость любой гипотезы, активно обсуждаются; идеи, которые он развивал, а также созданная им система занятий "от звука к значению", "от значения к форме" оказались востребованными и в наши дни.

Александр Матвеевич Пешковский родился в Томске. Еще в ранние годы (и этого, кажется, до сих пор никто не отмечал) он, увлеченный естественнонаучными исследованиями, одновременно испытал во многом определяющее влияние иного - эстетического окружения. Детство и юность А. М. Пешковского прошли в Крыму, где в 1897 году он окончил с золотой медалью феодосийскую гимназию и вскоре поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. Там же, в Крыму, в 1893 году произошло его знакомство с будущим поэтом и критиком Максимилианом Волошиным, переросшее в тесную дружбу. Их обширная переписка до сих пор не опубликована. Вот, например, исповедальное, касающееся вопроса "выбора пути" письмо Пешковского Волошину, предположительно датируемое нами концом 1890-х годов:

"Я начинаю укрепляться во мнении, что и я-то сам лишь понимаю естественные науки, но не люблю их. Что я их понимаю, что мне нетрудно было усвоить основные факты и сделать их сферу немножко своею, что я увлекаюсь конечными выводами и загадками - это тебе известно. Но возьмем другую сторону медали. В детстве до поступления в гимназию я любил только литературу. Из классиков я читал тогда только Пушкина и Лермонтова - остальные все из детской литературы. (...) В гимназии в 1-м классе я очень любил латинский язык, т. е. мне нравилась грамматика и процесс перевода (это, слава Богу, исчезло конечно). География тоже нравилась, но нужно прибавить, что учитель был совершенно исключительный по талантливости и оригинальности. (...) Поступая собственно влечению характера, а не разума, я должен бы был собственно поступить на историко-филологический факультет. Поясню еще тебе свою мысль. В том, напр., что я увлекался поэзией, не было никакого противоречия с естествознанием, но в том, что я увлекался больше, чем эстетически, было противоречие. В сущности, чтобы быть естественником, нужно быть человеком холодным или по крайней мере иметь особую камеру холодности в мозгу. Естествознание имеет очень много общего с "чистым" искусством - отдаленность от ближнего (я говорю о теоретическом естествознании - прикладное же уж совсем не по мне, так как я все-таки теоретик). Ну-с затем университет, усердные занятия науками - и никакого влечения к какой-либо из них. Наконец я остановился на зоологии - но почему? Я должен сознаться, что в сущности это потому, что зоология ближе всего к человеку. Присматриваясь к знакомым зоологам, я убеждаюсь, что у меня в сущности нет "зоологического пункта" в мозгу, если можно так выразиться. Под этим я разумею интерес к животным формам, интерес чисто органический, беспричинный, который единственно и побуждает человека итти (так у автора. - О. Н.) по этому пути. Я прихожу к такому убеждению, что никогда ни один зоолог не сделался таковым потому, что он интересовался той или иной проблемой; нет, он просто интересовался материалом и этим путем пришел к увлечению проблемами. Этого у меня совершенно нет. Повторяю, биологические науки интересуют меня больше физико-химических, потому что они ближе к человеку, зоология больше ботаники, потому что она ближе к человеку. Ясно, следовательно, что гуманитарные науки заинтересуют меня еще больше и что из них заинтересуют именно те, которые занимаются человеком собственно, т. е. его духовными способностями. А раз я пришел к такому выводу, то намерение специализироваться по зоологии в ближайшем семестре подвергается полному риску быть неисполненным. На его место становится совсем другое намерение. Вместо того чтобы заниматься всю зиму первую половину дня зоологией, а вторую анатомией, как я думал, - слушать из естественных наук только одну физиологию растений и животных, которая одна осталась для меня совершенно неизвестной из естественно-исторического курса, - а остальное время слушать гуманитарные науки из самых различных областей, т. е., другими словами, продолжать общее образование на почве естественно-исторической. Произошел этот переворот как раз в то время, когда я уже почти что успокоился на мысли о специализации, и потому, можешь себе представить, какой сумбур у меня в голове"1.

В 1899 году А. М. Пешковского за участие в студенческих волнениях исключают из университета. Он продолжает естественнонаучное образование в Берлине; в апреле 1901 года вместе с М. А. Волошиным совершает путешествие по Бретани; возвратившись в Россию в 1901 году, возвратится и в университет, но уже на историко-филологический факультет. Через год его опять же "за участие в студенческом движении" вновь исключают; Пешковский на шесть месяцев попадает в тюрьму2. Он окончил alma mater в 1906 году, и вся его последующая деятельность была связана с преподавательской работой в средней школе и вузах3.

Пешковский - нетипичный филолог в том смысле, что в процессе строгого научного анализа текстов не отделял последние от их создателей. И не случайно, наверное, на страницах самого объемного его труда - "Русский синтаксис в научном освещении" (М., 1914) - встречаются поэтические строки В. Я. Брюсова, А. А. Блока, Ф. К. Сологуба, отрывки из произведений Пушкина, Некрасова, Л. Толстого, Чехова, периодики 1920-х годов. Текст воспринимался им не как пустой объект исследования, а был наполнен для него отголосками имен, событий, речевых манер разных эпох. Некоторых из своих "авторов" он знал лично. Мы уже писали о его дружбе с М. А. Волошиным. Другой представитель литературы Серебряного века - В. Я. Брюсов - также гармонично вошел в лингвистическую концепцию А. М. Пешковского своими стихами. Ему Александр Матвеевич подарил первое издание "Русского синтаксиса...", назвав себя в дарственной надписи "усердным читателем и почитателем" поэта4. На страницах сборника "Свиток", где Пешковский опубликовал статью "Стихи и проза с лингвистической точки зрения", тоже есть его автограф: "Многоуважаемому В. Я. Брюсову от автора"5.

А. М. Пешковский принимал участие в работе Московской диалектологической комиссии. Так, например, на одном из заседаний 1915 года он прочитал доклад "Синтаксис в школе", 6 февраля 1929 года вместе с Д. Н. Ушаковым, Н. Н. Дурново, Г. А. Ильинским и другими видными филологами присутствовал на юбилейном 189-м заседании Комиссии, посвященном 25-летию со дня ее основания 6.

На заре XX века в филологии зародилось новое направление, обратившееся к богатейшему опыту классиков и взявшее на вооружение традицию живой исследовательско-экспедиционной работы, основанной уже не на разрозненных "экспериментах", а на строго обоснованной системе, приоритетом которой была наука конкретных данных (А. М. Селищев) - лингвистика. Здесь Московская лингвистическая школа и Московская диалектологическая комиссия сыграли, несомненно, большую роль. В то же время они явились и центром филологического эксперимента, где опробовались многие индивидуальные методики и решались актуальные задачи школьного и вузовского преподавания. Все это, как мы полагаем, существенно повлияло на формирование научной позиции А. М. Пешковского. С 1910-х годов он активно действует на ниве филологического образования: в 1916-1917 годах выступает на первом Всероссийском съезде преподавателей русского языка средней школы (Москва) с докладом "Роль выразительного чтения в обучении знакам препинания"; после революции преподает на кафедре сравнительного языковедения в Днепропетровском (бывшем Екатеринославском) университете (1918), в Высшем институте народного образования и других учебных заведениях; в 1921 году становится профессором 1-го Московского университета и Высшего литературно-художественного института имени В. Я. Брюсова; в тот же период возглавляет Московскую постоянную комиссию преподавателей русского языка, участвует в работе специальных ученых комиссий при Наркомпросе и Главнауке, в различных совещаниях и конференциях по вопросам методики преподавания русского языка.

13 169

/А.М. Пешковский; [Предисл. Ю.Д. Апресян]. – М. : Яз. славян. культуры А. Кошелев, 2001. – XXXIII, 510 с. ; 22 см. – (Классики отечественной филологии)

Настоящее, восьмое, издание печатается по тексту седьмого с добавлением статьи акад. Ю. Д. Апресяна, раскрывающей вклад «Русского синтаксиса…» в русистику и актуальность идей А. М. Пешковского для современной теоретической и прикладной лингвистики.

Скачать pdf: YaDisk 18,5 МБ - 300 dpi - 543 c., ч/б текст, текстовый слой, оглавление Источник: http://publ.lib.ru/

Ю. Д. Апресян. «Русский синтаксис в научном освещении» в контексте современной лингвистики 512
Русский синтаксис в научном освещении 1
А. М. Пешковский и его «Русский синтаксис в научном освещении» (проф. Л.Б. Шапиро) 3
Предисловие к первому изданию 7
Предисловие ко второму изданию 8
Предисловие к третьему изданию 9
Общая часть 11
I. Понятие о форме слова 11
Стекло = стекл + о (11). Значение той и другой части (11-13). Термины (12-13). Переносный смысл термина «форма» (13). Условия, создающие в слове форму (13-14). Переходные случаи между форменностью и бесформенностью (14-15). Нулевая форма (15-16). Несколько форм в одном слове; производная и непроизводная основа, префикс, суффикс, аффикс (16-17). Несколько основ в одном слове (17-18). Несоответствия между звуковой и значащей стороной формы слова (18-19). Чередование звуков (19). Оно может иметь формальное значение (19-20). Место ударения в слове и качество ударения как формальные признаки (21). Более точное определение формы слова (21-22). Заключительные замечания главы (22). 11
II. Понятие о формальной категории слов 23
Один и тот же аффикс может иметь одновременно несколько разнородных значений (23). Одно и то же значение может выражаться совершенно разными аффиксами (23). Из-за этого каждая форма входит в целый ряд различных формальных категорий (23-24). Формальная категория может создаваться и комплексом однородных значений (24-25), и комплексом разнородных значений, одинаково повторяющихся в каждой из форм, образующих категорию (26-27). Необходимость звуковой приметы для формальной категории (27). Соотношения между формальными категориями (27-28). Нулевые формальные категории (28-29). 23
III. Синтаксические и несинтаксические формальные категории 30
Падеж существительных зависит от других слов в речи, а число и род не зависят; первый образует синтаксическую категорию, а второе и третий - несинтаксические категории (30-31). У прилагательных категории и падежа, и числа, и рода - синтаксические (31). У глагола категории лица, числа, рода, времени и наклонения - синтаксические, а залога и вида - несинтаксические (31). Синтаксическая категория краткости прилагательного (31-32). Сущность разницы между синтаксическими и несинтаксическими категориями (32). Переходные явления (32-33). 30
IV. Понятие о форме словосочетания 34
Понятие о словосочетании (34-35). Форма словосочетания как комбинация форм отдельных слов (35-36). Переносный смысл слова «форма» как термина грамматики (36-37). Определения грамматики, морфологии и синтаксиса (37). Другие отделы языковедения (37-38). Формы слов несинтаксических категорий не входят в форму словосочетания (38). Но в нее входят: 1) бесформенные слова в их синтаксических значениях (39-42) и среди них особенно частичные бесформенные слова (39-42), представленные в русском языке восемью разрядами (41-42); 2) порядок слов (42-43);3) интонация и ритм (43-44), могущие быть единственными синтаксическими признаками у однословных «словосочетаний» (44); 4) характер связей между словами (44-46). Итоги о понятии формы словосочетания (46-47). Общие и частные формы словосочетания (47-48). Расширение понятия формальной категории (48-49). Отношение интонации и свободного порядка слов к основным признакам форм словосочетаний: формальному составу и служебным словам (49-52). Интонация по большей части лишь замещает основные признаки (49-50), реже вступает с ними в органическое соединение (50-52). Значения свободного порядка слов стоят в стороне от значений основных признаков (52). 34
V. Связь слов в словосочетании 53
Формы слов синтаксических категорий устанавливают определенные отношения между словами-представлениями (53-54). Отношения эти могут быть необратимые (54) и обратимые (54-55). Различие это создается наличием звукового выразителя отношения только в одном из соотносящихся в первом случае и в обоих соотносящихся во втором (55). Необратимость связана с зависимостью слова, заключающего в себе звуковой показатель отношения, от слова, не заключающего в себе этого показателя (55-56). Ход зависимости в словосочетании, соподчинение, включение (57). Среди частичных слов союзы внутри предложения сочиняют (58), а предлоги подчиняют (59). В общем подчинение внутри предложения лежит в основе связей между словами, а сочинение лишь его дополняет (59-60). Комбинация того и другого создает четыре разновидности словосочетаний, как это показывают схемы (60). Виды подчинения: согласование, управление, примыкание (60-61). Формы слова чернила, черника, черныш и т. д. объединяются по своему значению в категорию предметности, или существительности (62). То же значение выражается и другими суффиксами (62) и формами слова чернь и других бессуффиксных слов, т. е. фермами склонения существительных (63-64). То же значение выражается у слов рабочий, русский и др. Формальные значения вообще всегда выражаются взаимодействием формы каждого отдельного слова с формами всех остальных слов в словосочетании и с формой всего словосочетания (65-66). В частности, значение предметности создается целым рядом значений форм словосочетаний (67-68). Там, где оно создается только этими средствами, получаются «синтаксические существительные» (68-69). Существительные с отвлеченными значениями, как чернота (69-72). Синтаксические существительные с тем же значением (72). Опредмечивание всяких иных, некачественных представлений (72-73). Слова кто и что как мерки предметности (73). Управление, или «косвенный падеж», как категория несамостоятельной предметности (73). Значение категории предметности для мышления. Попытка объяснить происхождение ее (73-75). Глагол и прилагательное как выразители признаков предметов (75-77). Глагол как выразитель действенного признака (77) часто в противоречии со значением основы (77-78). Волевой оттенок в значении глагола (79-80). Прилагательное как выразитель качественного признака (80-81) часто в противоречии со значением основы (81-83). Заострение этого противоречия в притяжательных и численных прилагательных (83-84). Слово какой как мерка прилагательности (84). Окончательное определение категории глагола и прилагательного (84). Причина различия между ними - время и наклонение глагола (84-86). Значение категорий времени (86) и наклонения (86-87). И та и другая как выразительницы отношений к отношениям (87-88). Они должны быть признаны синтаксическими (88-89). Другие категории этого рода (89). «Объективные» и «субъективнообъективные» категории (89). Категория лица глагола совмещает в себе свойства обоих этих типов (90-92). Сравнительное значение категорий лица, времени и наклонения для категорий глагольности (92). Категории падежа, числа и рода прилагательных (92). Категория рода существительных. Ее морфологическая сторона (93-94); ее значение (94). Существуют ли бесформенные (синтаксические) глаголы и прилагательные? (94-95). Значение категории наречия (95-96). Морфологическая классификация наречий (96-100). Наречия обстоятельственные, необстоятельственные (101), качественные и количественные (101-102). Имя существительное, имя прилагательное, глагол и наречие как основные части речи (102). 53
VII. Смешение, замена и переходные случаи в области частей речи 103
Смешение частей речи в широком смысле слова; при словообразовании (103-104). Смешение частей речи в узком смысле слова: частные глагольные категории у неглаголов (104). Категория вида. Общее ее значение (104-105). Совершенный и несовершенный виды. Трудности изучения. Морфологическая пестрота (105-106). Наличие нескольких видовых оттенков в одних и тех же основах (106-107). Существующие толкования (107-108). «Точечное» и «линейное» значения совершенного и несовершенного вида (108-110). Отсутствие настоящего времени у совершенного вида как результат «точечности» (110-111). Частные видовые оттенки могут противоречить общим (111). Категории вида у существительных, прилагательных и наречий (111-113). Причастия и деепричастия (112-113). Категория залога; форма или категория? (ИЗ) Значения отдельных групп возвратных глаголов (114-121). Общее значение возвратно-залоговой категории (121-122). Залоги причастий и деепричастий (122-124). Непричастные прилагательные и существительные с частичными залоговыми значениями (124-125). Категории времен у деепричастий (125-127) и причастий (127) в их отличиях от категорий времен глагола. Инфинитив. Происхождение его (128-130). Современное значение (129-130). Сравнение с глагольным существительным (130-131). Почему он так близок к глаголу? (131) Глагол, причастие, деепричастие и инфинитив образуют общую группу глагола в широком смысле слова (132-133). Субстантивирование прилагательных. Общие условия его (134-135). Подразумевается ли существительное? (135-136) Особенность субстантивированного среднего рода прилагательных (137-138). Синтаксические отличия субстантивированного прилагательного от существительного (138). Отличия субстантивирования от прочих видов опущения (138-140). Лексическое адъективирование существительных (140-141). «Замена» не есть «превращение» (141-142). Переходные факты в области частей речи. Образование наречий из прилагательных и существительных (142-144). Промежуточные случаи (144-146). Образование непричастных прилагательных из причастий (146-147) и наречий из деепричастий (147). Образование служебных слов из полных (148); предложные наречия и предложные деепричастия (148-149). Слова, не входящие ни в один из разрядов частей речи (149-151). Слова, входящие одновременно в два разряда; сравнительная форма (151-152). 103
VIII. Местоименность 153
Части речи, недостающие в данной книге по сравнению со школьным каноном (153-154). Своеобразие грамматической природы местоимений (154-156). Разряды их (156-158). Переходы между местоимениями и неместоимениями (158). Синтаксическое значение местоимений (158-159). Особенности русского языка в употреблении возвратных местоимений (159-162). Сбивчивость их значения (162-164). 153
IX. Сказуемость 165
Оттенок соответствия акту мысли заключен в значении некоторых слов независимо от их интонирования (165). Этот оттенок заключен в глаголах (166), в словах, которые употребляются только при глагольных связках (166-167), и в нескольких других словах, связанных по значению с глаголами (167-168). В побудительных словах и междометиях его нет (168-169). Соответствие между глагольностью и сказуемостью (169). Выражение сказуемости посредством интонации (169-170). Соотношение этого способа с чисто формальным (170-173). Выражение сказуемости посредством категории именительного падежа в соединении с интонационными средствами (173-178) и инфинитива в соединении с теми же средствами (178-179). Итоги о сказуемости (179-180). Классификация форм словосочетаний русского языка как основа для «специальной части» книги (180-182). 165
Специальная часть 183
X. Глагольные личные нераспространенные предложения с простым сказуемым 183
Состав данной формы словосочетания. Подлежащее и сказуемое (183). Значение подлежащего (183). Согласование сказуемого с подлежащим. Признаки самостоятельности сказуемого в формах лица (183-187), числа (187-188), рода (188-191). Признаки несамостоятельности его в тех же формах (191-193). Частичное согласование при сказуемом в повелительном наклонении (193-197) и полное отсутствие согласования при 1-м лице множественного числа этого наклонения (197-198). Отсутствие согласования при ультрамгновенном виде глагола (198-199) и при бесформенных сказуемых (199-200). Бесформенные и иноформенные подлежащие (200-201). Способы согласования с ними сказуемого (201-203). Инфинитив как заместитель подлежащего (203-204). Второстепенные оттенки категории времени (204-205) и наклонения (205-208) в сказуемом. Замена времен и наклонений. Общие условия (208-209). Замена времен (209-213). Замена наклонений (213-214). 183
XI. Глагольные личные нераспространенные предложения с составным сказуемым 215
Состав данной формы словосочетания (215). Понятия глагольной связки, предикативного члена и составного сказуемого (216-221). Внутреннее отличие составного сказуемого от простого (221-222). Значение подлежащего при составном сказуемом (222). Типы предикативных членов:1) краткое прилагательное (223-226), 2) краткое страдательное причастие (226-227), 3) полное прилагательное в именительном падеже (227-231), 4) полное прилагательное в творительном падеже (231-232), 5) сравнительная форма (232-233), 6) существительное в именительном падеже (233-243), 7) существительное в творительном падеже (243-247), 8) существительное в разных падежах с предлогом и в родительном без предлога (247-248), 9) наречие (248-249). Вещественная связка и вещественное составное сказуемое (249-254). Полувещественные связки (254). Бесформенные связки (254-255). 215
XII. Глагольные личные нераспространенные предложения с предикативным членом и нулевой связкой. 256
Отсутствие связки в предикативных сочетаниях, параллельных по составу сочетаниям, рассмотренным в предыдущей главе (256-258). Значения времени и наклонения в этих сочетаниях (258-261). Понятие нулевой связки (259) и нулевого глагольного сказуемого (261). Другие взгляды на сочетания с нулевой связкой (261-263). Типы этих сочетаний: 1) нулевая связка и краткое прилагательное (263-264), 2) нулевая связка и краткое страдательное причастие (264-265), 3) нулевая связка и полное прилагательное в именительном падеже (265-267), 4) нулевая связка и полное прилагательное в творительном падеже (2<>7), 5) нулевая связка и сравнительная форма (267), 6) нулевая связка и именительный падеж существительного (267-268), 7) нулевая связка и творительный падеж существительного (269-272), 8) нулевая связка и разные падежи существительных с предлогом или родительный падеж без предлога (272-273), 9) наречие (273-274). Более редкие виды предикативных членов (с нулевой связкой): 1) деепричастиякие виды предикативных членов (с нулевой связкой): 1) деепричастия (274),2) нестрадательные причастия (275), 3) инфинитивы (275-279),4) именительный падеж существительного или прилагательного с союзом как (280), 5) именительный предикативный с тавтологическим творительным усиления (280), 6) различные бесформенные слова (280-282). 256
XIII. Глагольные личные распространенные предложения 283
Понятие второстепенного члена и распространенного предложения (283-284). Типы двухсловных словосочетаний, входящих в состав распространенного предложения. 1. Глагол + управляемое им существительное. Управление непосредственное и посредственное (284-285), сильное и слабое (285-286). Особенности слабого управления (286-287). Отсутствие резкой границы (287-288). Переходность и непереходность глаголов (288-290). Косвенные падежи, среди них количественный и местный (290-291). Особенности винительного падежа (290). Методология падежных значений (291-292). Подтип 1-й. Беспредложные сочетания. Винительный падеж (292-296). Родительный падеж. (296-299). Дательный падеж (299-301). Творительный падеж (301-304). Количественный падеж (304). Подтип 2-й. Предложные сочетания. Предлоги в (304-307), на (307), под (308), над (308), за (308-310), перед (310), против (310-311), у (311), с (311-313), без (313), из (313-314), из-за (314), из-под (314), к (314-315), от (315-316), для (316), ради (316), до (316-317), кроме (317), вместо (317), между, меж (317-318), среди (318), через, чрез (318), сквозь (318), о, об (318-319), про (319), при (319), по (320-321). 2. Существительное + управляемое им другое существительное.Типы, общие с типами глагольного управления (321-322). Специально-присубстантивные типы: 1) родительный присубстантивный (322-324),2) дательный присубстантивный (324-325), 3) присубстантивное сочетание «к + дательный падеж» (325). Соотношения присубстантивности и предикативности (325-326). 3. Прилагательное + управляемое им существительное (326-327). 4. Сравнительная форма + управляемый ею родительный падеж существительного (327-328). 5. Составное сказуемое + управляемое им существительное (328-329). 6. Прилагательное + вызывающее в нем согласование существительное (329). 7. Существительное + примыкающая к нему сравнительная форма (329). 8. Однопадежные сочиненные сочетания: 1) цельные сочетания (329-331), 2) раздвоенные сочетания (331-334). 9. Однопадежные сочиненно-подчиненные сочетания с союзом как (334-336). 10. Глагол + примыкающий к нему инфинитив (336-338). 11. Существительное + примыкающий к нему инфинитив(338). 12. Прилагательное + примыкающий к нему инфинитив (338-339). 13. Составное сказуемое + примыкающий к нему инфинитив (339). 14. Глагол + примыкающее к нему наречие (339). 15. Прилагательное + примыкающее к нему наречие (339). 16. Существительное + примыкающее к нему наречие (339). 17. Глагол + примыкающее к нему деепричастие (339). 18. Наречие + примыкающее к нему наречие (339). 19. Связочные, но непредикативные сочетания (339-340). 283
XIV. Глагольные безличные предложения 341
Понятие безличного глагола (341-342). Безличный глагол как сказуемое безличного предложения (342-343). О терминах (343-344). О происхождении (344-345). Два типа безличных глаголов (346-347). Употребление личных глаголов в смысле безличных (347-351). Безличный нулевой глагол и безличная нулевая связка (351-352). Специальные безличные конструкции: 1) в ухе звенит (353)1, 2) громом убило (353), 3) (мне) холодно было (ехать) (354-359), 4) (мне) можно было (ехать) (359-361), 5) (мне) приказано было (ехать) (361-363), 6) (мне) следовало (ехать) (363-365), 7) не было хлеба (365-367), 8) не было ничего сделано (367), 9) было много хлеба (367-369). Частичка оно в безличных предложениях (369). 341
XV. Глагольные неопределенно-личные и обобщенно-личные предложения 370
Неопределенно-личные предложения (370-371). Обобщенно-личные предложения (372-375). Типы эти как формы мышления (375). Стилистическое и социальное значение 2-го типа (375-376). 370
XVI. Номинативные предложения 377
Отличия номинативных предложений от неполных глагольных с именительным подлежащим (377-378). Экзистенциальные предложения (379). Указательные предложения (379-380). Назывные предложения (380). 377
XVII. Инфинитивные предложения 381
Предложения объективной необходимости (381-382). Предложения субъективной необходимости (382). Предложения желания (382). Предложения восклицательные (382-383). Предложения колебания (383). Предложения вопросительные (383-384). Оттенки значений придатомности и усиления в инфинитивных предложениях (384-385). 381
XVIII. Отрицательные предложения 386
Понятие об отрицательном предложении (386-387). Частно-отри-цательные и обще-отрицательные предложения (388). Отрицательные члены предложения (389). Повторение отрицательных слов (389). У ступ и-тельно-обобщительные отрицательные предложения (390). Нерешительно-отрицательные предложения (390-391). 386
XIX. Вопросительные, восклицательные и повелительные предложения 392
Понятия вопроса, восклицания и повеления (392). Формальные признаки вопросительных предложений (393-394), восклицательных (394-395), повелительных (395). 392
XX. Неполные предложения 396
Понятие неполного предложения (396-397). Факторы, создающие неполноту (397-399). Неполнота с фразеологической и синтаксической точки зрения (399). Типы неполных предложений: 1) без подлежащего (399-100), 2) без сказуемого (400-401), 3) без связки (401-402), 4) без предикативного члена (402), 5) без управляемого падежа, но с управляющим им глаголом (402), 6) без существительного, но с согласованным с ним несубстантивированным прилагательным (402-403). Неполные предложения без нескольких членов. Заключительные замечания (403). 396
XXI. Слова и словосочетания, не образующие ни предложений, ни их частей 404
Именительный представления (404-407). Обращение (407-409). Вводные слова и словосочетания (409-411). Междометия (411). 404
XXII. Обособленные второстепенные члены 412
Понятие об обособленных второстепенных членах (412-416). Отличие обособления от простого интонационного членения (416-419). Общие условия обособления: 1) добавочные синтаксические связи, выражаемые только интонацией (419-420), 2) порядок слов (420-422), 3) объем обособляемой группы (422-423), 4) соседство (423), 5) намеренное отделение (423-424). Отдельные разряды обособленных второстепенных членов: I. Обособленное управляемое существительное (424-425). II. Обособленное прилагательное (425-429). III. Выделенное из однопадежной сочиненной группы существительное (429-431), дополнительные замечания к последним двум разрядам (431-432). IV. Обособленные примыкающие члены: а) наречие (432), б) присубстантивная сравнительная форма (433), в) деепричастие (433-435). Случаи, когда невозможно произвести обособление, несмотря на наличие потребных для него условий (435-436). 412
XXIII. Словосочетания со счетными словами 437
Счетные слова и части речи (437). Управление при счетных словах. Согласование при счетных словах (437-438). Особенности конструкций при словах два, три, четыре (438-440). 437
XXIV. Слитные предложения 441
Общее значение союзов внутри предложения (441-443). Понятие однородных членов и слитного предложения (443-445). Интонационное выражение однородности (443-445). Союзы, употребляющиеся в слитных предложениях (445-446). Мелкие явления в области слитных предложений (446-448). Деление союзов слитного предложения на соединительные, разделительные и противительные (448-450). Особенности согласования в слитных предложениях (450-453). Промежуточное положение слитных предложений между одиночными предложениями и сложными целыми (453-454). 441
XXV. Сложное целое 455
Сочетание предложений посредством союзов и союзных слов (455-456). Интонационное сочетание предложений и его отношение к союзному; понятие сложного целого (456-459). Абзац (459). Фраза, простая и сложная, и ее отношение к предложению (459-461). 455
XXVI. Сочинение и подчинение предложений 462
Отношения между предложениями складываются по тем же двум типам обратимости и необратимости, что и отношения между словами внутри предложения (462), причем необратимость и здесь зависит от того, что показатель отношения, т. е. союз, сцеплен по значению с одним из соотносящихся (463-465). Союзы, употребляющиеся в слитном предложении, сочиняют, а все прочие - подчиняют (465). При подчинении предложение, начинающееся союзом, есть тем самым подчиненное предложение, независимо от логических и психологических соотношений (465-466). Необратимость, вызываемая не значением союза, а иными факторами, не в счет (466). Как исключения следует рассматривать: а) подчинение посредством двойных союзов (466-467), б) взаимное подчинение (467-468), в) сочетание подчинения с сочинением в одной паре предложений (468). Внесение подчинения в соотношения между однородными членами слитного предложения (468). Соподчинение и включение в сложных целых (468-470). Бессоюзное сочинение и подчинение (470-472). Сочинение и подчинение после разделительной паузы, неполное сложное целое (472-473). Генетические соотношения бессоюзия, сочинения и подчинения (473-474). 462
XXVII. Сочинение предложений 475
Сочинение в сложном целом (475-477). Сочинение после разделительной паузы (477-479). 475
XXVIII. Подчинение предложений 480
Подчинение в сложном целом. Подчинение посредством союзов. Союзы причинные (480-481), целевые (481-482) следственные (482-483), изъяснительные (483-486), служащие и для выражения косвенной речи (484-486), которая у нас часто смешивается с прямой (485), между прочим и в области употребления времен (485-486), пояснительные (486-487), условные (487-489), уступительные (489-490), сравнительные (490-491), временные (491-493). Подчинение посредством союзных слов (494-496), косвенно вопросительное подчинение (497). Собственно относительное подчинение (497-500). Подчинение после разделительной паузы (500-501). 480